|
Был полдень. Где-то высоко над нашими головами завизжала обезъяна, вероятно, от избытка чувств. А может быть, застряла меж сучков да и выбраться не может, только знай голосит, безмозглая. Я обернулся и увидел говорящее дерево.
-Стойте! - Живо скомандовал я. Спутники, не успевшие уйти далеко вперед, застыли, ожидая худшего, но, услышав мой смех, расслабились и вскоре уже стояли рядом со мной, не спуская глаз с дерева. Шарль протянул руку, норовя дотронуться до ствола, но я предупредил его и сказал, справившись наконец с душившим меня смехом, что это может быть опасно. Ведь мы еще ничего не знаем о дереве, кроме того, что оно само успело о себе рассказать. Кто даст гарантию, что это не легендарное дерево-антропофаг, гроза мореходов, только для завязки раскрывшее рот? Шарль побледнел и отпрянул, а я, вооружившись складной тростью, попытался приподнять верхнюю губу дерева. Почувствовав прикосновение металла, оно фыркнуло и закашлялось. Я отступил на шаг и жестом приказал спутникам сделать то-же самое. В полукруге, который мы образовали, возникло голубоватое свечение такой интенсивности, что я непроизвольно поднес ладонь к глазам и зажмурился. Но излучение проникало сквозь веки и пронизывало меня насквозь. -Жак! Старина! - Обратился ко мне Ив. - У тебя тоже такое странное чувство, будто кожа чешется изнутри? Я, не поворачиваясь, холодно кивнул и попросил впредь не называть меня стариной. "В глубине души, - сказал я, - я не старина." Потом свет внезапно погас, мы решились открыть глаза, посмотрели на дерево и вздрогнули от неожиданности зрелища, представшего нашему взору. На месте предполагаемого рта находилось широко раскрытое око, почти две трети которого занимал жилистый, влажный зрачок. Время от времени по его холодной поверхности пробегала дрожь. С искренним интересом око рассматривало нас и пыталось загипнотизировать. Ему это быстро удалось. Мы погрузились в транс, оцепенели и не могли сдвинуться с места. Вдруг наш пес Дормидонт, на которого взгляд дерева не оказывал никакого воздействия, злобно заурчал. "Ради всего святого, Дормидонт, будь осторожен!" - Подумал я. То же самое, как выяснилось спустя много лет, подумал и Шарль. Но пес не прислушался к мнению старших товарищей, безобразно разлаялся и, истекая слюной, прыгнул на дерево. В считанные минуты он вскарабкался по стволу и повис на одном из нижних сучьев, поглядывая оттуда на нас с любопытством. До этого момента дерево не обращало внимания на Дормидонта и он мог бы спасти свою облезлую, никому не нужную шкуру, но теперь участь его была окончательно решена. По глазу пробежала новая волна дрожи и он медленно, со зловещим скрипом, повернулся в сторону пса. Хвостатый заскулил. Шерсть на нем поднялась дыбом. С треском посыпались искры. Но они не гасли и не летели вниз, а начинали, все ярче разгораясь, описывать круги вокруг Дормидонта. Тот продолжал скулить, но все звуки тонули в треске и гудении бешенно носящихся в воздухе искр. Потом сияющий ореол на миг скрыл зверька, в деревянном глазу что-то блеснуло и погасло. Одновременно с этим опустела и ветка. Не было больше Дормидонта. "Так ему и надо. Сам виноват." - Подумали мы с Шарлем. Однако с содроганием почувствовали, что нечто подобное может ожидать и нас. Предчувствуя близость развязки, я попытался сбросить оцепенение и тростью выколоть ненавистное око, но тело не слушалось меня. В добавок ко всему, трость выскользнула из одеревеневшей руки и покатилась под уклон к обрыву. Когда до того оставалось не более двух метров, из земли внезапно с мягким шорохом выполз массивный, но необычайно гибкий и изворотливй корень. Он впился в трость, легко приподнял ее... И в таком положении замер. Резко запахло озоном. Я скосил, насколько это было возможно, глаза и увидел, что у Сиддхарты, нашего проводника, из безвольно раскрытого рта лезет язык. Когда лишь пара сантиметров отделяла кончик языка от земли, он перестал лезть, а Сиддхарта неожиданно обмяк и рухнул, словно мешок, лишенный костей. Головой он ударился о ствол дерева. Оно внимательно посмотрело на него, после чего повторилась история с Дормидонтом. Те же искры, треск, ослепительная вспышка. И нет Сиддхарты. Вслед за Сиддхартой к стволу бросило несчастного Шарля. Из последних сил он извернулся и бросил на меня умоляющий взгляд. Но я смотрел в другую сторону, делая вид, что происходящее ни в коей мере меня не касается. Так, один за другим, исчезали наши товарищи, хорошие специалисты, подвижники. Спустя несколько минут самая тяжелая часть работы была позади. В живых оставались теперь только двое: Алоизий Могарыч Иванович и я. Дерево выглядело довольным. Его глаз сиял. Оно собиралось продлить удовольствие и потому не спешило нас аннигилировать. Наконец язык Могарыча Ивановича стал мало помалу лезть наружу... И вдруг... Вдруг позади нас что-то хрустнуло. В тот-же миг деревянный глаз испуганно заморгал, а я с удивлением обнаружил, что снова обрел способность двигаться. Могарыч Иванович немедленно запихал язык обратно, после чего мы с ним, как по команде, обернулись и увидели Лесничьего. Оказалось, что, взволнованный нашим долгим отсутствием, тот заподозрил неладное. Ну, а с веселым визгом пролетавшие время от времени на север вдоль опушки огненные коконы окончательно подтвердили правомерность его опасений. И он решил выйти нам навстречу. По-счастью, он прихватил с собой пакетик борной кислоты, которая для большинства местных деревьев равносильна смертельному яду. Заметив, в какое неловкое положение мы угодили, он тихо подкрался, взял пакетик за угол двумя пальцами и поднял перед собой так, чтобы его могло увидеть дерево. Почуяв опасность, то немедленно ушло в себя, что и требовалось Лесничьему. -А можно ли получить назад аннигилянтов? - Спросил я, когда опасность была позади. -Частично. Может быть, наполовину. - Отвечал Лесничий. -А то, - вставил Могарыч Иванович, - Бумбараша (так он называл Дормидонта) уж больно жалко. Хороший он был. Пушистый. -Для этого, - продолжал Лесничий, - необходимо выпилить глаз у этого поганого чудища. - Он кивнул на дерево. То моментально сделало вид, что оно обыкновенное. После этого Лесничий с улыбкой объяснил, что дерево, принятое нами за говорящее, на самом деле было деревом-созерцателем, одним из опаснейших и коварнейших антропофагов тропического леса. "Ошибка стоила жизни многим из нас." - Развел я руками. "Ничего, ничего! - Успокоил меня Лесничий. - Не принимайте все это так близко к сердцу! Ошибка сия вполне типична. Оказаться в джунглях и не пасть жертвой дерева-созерцателя - сомнительное удовольствие..." Я кивнул и мы стали долбить ствол. Могарыч Иванович вгонял мачете глубоко под веко и, действуя им, как рычагом, пытался что-то сделать. Я выпиливал веко по краям. А Лесничий посыпал его порошком из пакета. Наконец глаз был изъят. Он был похож на дерьмо. Очень тверд, но все-же мы не привыкли отступать, и в два счета раскололи его. Внутри спокойно сидел уменьшенный в три раза, но вполне живой Дормидонт. Вот, значит, как счастливо завершилась эта чудовищная история. |