1. Собачьи черти
На небольшом желтом острове стоял вдребезги пьяный Чарльз Буковски. У него в левой руке была странная палка, а правой он обнимал небольшую обнаженную женщину лет двадцати. Самому ему было на вид тридцать пять - сорок. По фигуральным характеристикам подруга годилась ему в дочери, а по уму - в матери. Он спросил ее, что она думает о солнце, но спросил так тихо, что лучше бы и не спрашивал. Случилось нечто ужасное: девушке показалось, что Чарльз обозвал ее дурой. Она разрыдалась и оттолкнула знаменитого писателя. Он сразу-же упал навзничь и разбил голову. Поняв, что только что убила человека, девушка сказала себе: "Ну ничего, как-нибудь обойдется." - И побежала окружным путем домой, где ее уже с нетерпением ждали.
Иными словами, Чарльз Буковски очутился на небольшом острове с тем, чтобы провести там остаток своих серых дней.
Впрочем, он мог оттуда и уехать, если бы захотел. Для этого ему, правда, пришлось бы соорудить плот. Чтобы соорудить плот, ему следовало заказать бревна. Заказать что-либо он мог раз в году, когда к острову причаливал авианосец, развозящий почту. Еще через год бревна были бы на месте. Тогда оставалось бы заказать еще и веревку, чтобы их связать. Но по ряду причин Чарльз Буковски не желал покидать свой живописный остров. Он рассчитывал когда-нибудь выстроить гостиницу. Наплыв туристов сулил ему баснословную прибыль.
Всякий раз, когда причаливал авианосец, происходило одно и то же. На берег молодцевато спрыгивал мужичок в фуражке, и Чарльз Буковски сразу же узнавал в нем капитана. Они обменивались приветствиями.
-Ну, как у вас тут жизнь? - Спрашивал капитан. - Нет ли нарушений?
-Жизнь у нас идет хорошо. - Развязно отвечал Чарльз.
-Эпидемий, землетрясений, пожаров, неурожаев - не было?
-Нет! А нет ли для меня почты?
-На этот раз нет.
-Ну досвидания.
-Досвидания.
-Семь футов под килем.
-И вам того-же.
После этого авианосец отчаливал. Когда Чарльз Буковски оставался один, его начинали потихоньку одолевать собачьи черти. Однако он не унывал. Зверята были забавные, с мягкой пушистой шерсткой, с носами. Они научили Чарльза играть в нарды. Игральное поле приходилось чертить прямо на песке, но малыши справлялись с этим в два счета. Потом они рассаживались по местам и чинно играли. Только изредка визг победителя нарушал благоговейную тишину. В свободное от нард время собачьи черти водили с Чарльзом хоровод.
2. За работой
"Ну вот, кажется, тошнота подбирается. Откуда она приходит, и куда уйдет, когда ее больше с нами не будет?" За такими вот размышлениями нередко заставал себя Чарльз Буковский, знаменитый поэт и философ.
"Моя ненависть к любви, - думал он, зевая, - сильнее моей любви к ненависти." Эта мысль долго не покидала его, она казалась такой свеженькой, яркой, живой, что Чарльз Буковски буквально хватался за голову. Богатое воображение услужливо рисовало картинку триумфального въезда в вечность, и Чарльз, тогда еще совсем юный, пускался мерять комнату строгими, вдумчивыми шагами. Так он мог ходить сколь угодно долго. Потом он внезапно останавливался, словно спохватившись, укоризненно вздыхал и усаживался за стол. На столе уже все было приготовлено для работы: бумага, цветные карандаши; так что Чарльз Буковски сразу мог браться за дело. Он довольно таки быстро справлялся с ним и, оставшись доволен рисунком, ложился в постель. Ему требовался отдых, требовалась тишина. Он пытался заснуть, ворочался, но сон не шел. Десятки новаторских идей не оставляли поэта даже ночью. Поэтому он и выглядел таким изможденным.
А иной раз на него накатывало, и он начинал тогда что-нибудь писать, какую-нибудь там книжку, или просто письмо, лишь бы занять руки, которые чесались. Если же писать было не о чем, Чарльз занимал руки сигаретой. Он, прямо скажем, был заядлым курильщиком. Любопытные дымные узоры, появлявшиеся в воздухе, очень редко оставляли его равнодушным. Он мог часами смотреть на них, думая о чем-то своем. Потом, накурившись, он снова с головой окунался в работу. За это его многие называли трудолюбивым. Он с негодованием отмахивался и объяснял, что не имеет с трудолюбием ничего общего. "Я просто очень талантлив. - Говорил он. - А пишу для того, чтобы не сойти с ума." "Простите, - кричали оппоненты, - но и Акутагава писал..." "Но он ведь все-таки был японцем!" - Весело подмигивал Чарльз Буковски. - "А мы Американцы, пишемся, заметьте, с большой буквы! Мы, нация, породившая Томаса Вулфа, сконструировавшая статую Свободы, запустившая второй искусственный спутник, мы такими рождены, и иначе не можем!"
Гости благоговейно умолкали и расходились. Чарльз Буковски распахивал окно. Снизу доносился оживленный городской шум. Грохотали поезда. Поэт качал головой и, забывая о голоде и лишениях, садился работать. Жизнь ведь такая короткая. Шуршал карандаш, и кипы исписанной бумаги росли буквально на глазах. Он писал быстро, спокойно и сосредоточенно, и отвлекся только два раза, чтобы наточить карандаш и попить. Поэтому, когда первые лучи солнца окрасили крыши и дуновение ветра коснулось серого изможденного лица поэта, книга была закончена и опубликована, а сам поэт почил на лаврах мировой славы, как того и желал еще ребенком. Теперь он мог немного подумать и о себе, причесаться хотя бы, промыть глаза раствором соды, смазать дрожащие ладони питательным кремом и присыпать пудрой. Кроме того, поэту следовало немного поспать, прийти в себя.
Он заснул, как дитя, с улыбкой на перекошенных губах. Во сне у него разболелся желудок. Выспаться ему так и не удалось, ибо в десять, как и было назначено, приехали репортеры.
Вот по какому руслу текла жизнь Чарльза Буковски.
|
